...и теперь - вспоминая, что
было со мной
и с тобой, крест чертя над
твоей головой
и своей - помещаю в
карман неотправленный
лист,
остаюсь перед памятью
чист...
Воробей обобрал черенок
винограда,
и с беседки, где ты мне
шептала:"я рада
всегда тебе буду", махнув
крылом в кальке неба,
улетает на край света.
Достопамятный этот союз
и слова:
"радость сердца","что
скажет молва"...
остаются за кадром, и
только душа
неизменна, со мной, и,
шурша
в тесной клетке грудной,
аки мышь полевая,
приготовилась к долгой
зимовке, слепая,
да и старая,- выпустить к
черту её,
но в неволе привычней
уже, ё-моё...
Так пресыщенно копит
деньгу буржуа,
полагая, что в ней и
спасенье,- едва
ли и мы от него далеки, в
правоту
возводя немоту.
Но и слово есть ложь.
Разорвать этот круг
не хватило бы жизни, а
может и двух,
двух у.е., двух: твоей и
моей - каждый час,
посему, был бы дорог для
нас.
Как открытие неких
законов бытия -
расставанье для нас: здесь
синдром глухаря,
где эмоции, жесты, слова
диалога
отправляются в два
монолога;
и, поверь мне,
единственный этот привет
есть не дань зря
угробленных нескольких
лет,
а посланье из прошлого,
долго гулявшее,
чтоб найти настоящее,
хоть, не будучи вскрытым
тобой, навсегда
пожелтеет в кармане
моем. "Резеда",
"гиацинт","освещенье","полив"-
исключительно этот
цветочный мотив
увлекает все больше
теперь, будто смысл
всех оставшихся лет (не
фатальных их чисел)
без тебя. Вот только венок
не заменит и парочки
строк.
В безупречные линии
грядок вплетаю
запятые, тире - и они
исчезают
из письма - неудавшийся,
как бы, любовник
переносит всю страсть в
огородик...
Домовой, обитающий в
этих кустах,
домовица его, полуночный
их трах
оживят атмосферу в
цветочной темнице -
резеде ж, как девице,
не краснеть, но придется
стыдливо желтеть,
опускать долу взгляд,
сохраняя и честь,
и себя,- чтоб иметь
перспективы
дотянуть до полива...
© Нурлан Салимбаев,